Юрий Захаров

Интервью 3 января 2006 года. Москва

Юрий: Я родился в 1947 году. Закончил я музыкальную школу по классу скрипки. Ну, а дальше, как у всех - увлечение БИТЛЗ. Мне почему-то сразу бас понравился, когда я БИТЛЗ услышал. Захотелось на басу играть. Сначала, как и все, на гитарке научился бренчать. А потом на бас меня потянуло. Году в 1968-69 мы познакомились с Валерой Селезневым. Вот собственно с этого и началась история "Лейся, песня". Был у нас в то время ансамбль "Тайфун". Сначала играли в Лобне на танцах. Потом в Москву перебрались. По клубам работали. Год или два это продолжалось. У нас был тогда еще Гарик Щукин. Потом мы познакомились с Канишевым Виктором. Он предложил нам поработать в ансамбле "Серебряные гитары" от Владимирской филармонии. Мы были только рады. И вот с этого началась наша профессиональная музыкальная деятельность. Когда мы только пришли в "Серебряные гитары", там на гитаре играл Коля Носков. Он до этого работал в "Веселых ребятах", пел "Алешкину любовь". Он и в "Серебряных гитарах" ее пел.

Н: Коля Носков? Он в "Веселых", по-моему, не работал. Он в "Надежде" работал.

Ю: Не тот. Колю-то Носкова я знаю прекрасно. А это его тезка - Коля Носков. Тот - высокий, темный, а этот - маленький, светленький. Приблизительно год мы работали в этом ансамбле. Потом получилось так, что в 1971 году от нас к Маликову в "Самоцветы" ушел клавишник Сергей Березин. Чуть позже он перетащил туда Валеру Селезнева. А Канишев рассорился с руководителем "Серебряных гитар" Евгением Латышевым и предложил нам сделать свой ансамбль. Мы согласились и сделали ансамбль "Витязи". Поехали в Кемеровскую филармонию, где и работали потом долгое время. Кстати, барабанщиком у нас был Юра Кистенев, он потом долгое время в "Моральном кодексе" работал. Примерно через год у Селезнева получилась небольшая неувязочка с Маликовым, и он вернулся к нам. Он жил тогда на Ленинском проспекте. Я часто приезжал к нему домой. Сидели, разговаривали, строили планы на будущее, решали, что делать дальше, а, главное, как придумать новое название ансамблю. Ну, сидели, думали чего-то. И вдруг мне на глаза попался сборничек стихов - "Лейся, песня". Название нам понравилось. Вот собственно с этого и началось.

Н: Влад Андрианов говорил, что "Витязей" тогда разогнали. Была статья Зыкиной про псевдорусский стиль, и больше всех тогда досталось "Добрым молодцам" и "Витязям". Было что-либо подобное? Приказ о расформировании, например?

Ю: Я хочу сказать одно - я всю жизнь занимался только музыкой. Я практически не знаю, что там происходило на самом деле. Меня не посвящали, а я и не лез, не хотелось. Но я, честно говоря, не помню, чтобы какие-то приказы были. Мы так и работали в Кемеровской филармонии. Просто поменяли название с "Витязей" на "Лейся, песня". Официально зарегистрировали все это в Росконцерте. Вот так и началось наше творчество, как "Лейся, песня". У "Лейся, песня" официальный день рождения 1 сентября 1974 года. А почему 1 сентября? Потому что 1 сентября наша песня впервые по радио прозвучала. И мы так решили, что день рождения "Лейся, песня" - 1 сентября.

В первом составе Валера Селезнев играл на гитаре. Кукушкин Сережа у нас работал. Усманов Давид с нами одно время сотрудничал в качестве конферансье. Администратором был небезызвестный Гера Спектр. Куликов Толя - тромбонист великолепный. Левиновский Сережка - саксофонист. Валя Мастиков - саксофонист, флейтист. Володи Заседателева еще не было. У нас был другой барабанщик - я не помню его фамилии. Юра Кистенев к тому времени от нас уже ушел. Его, по-моему, в армию забрали. А потом пришел Володя Заседателев. Мы как-то с ним в Германии случайно встретились. Валерка сказал, что он классный барабанщик. Вот это была настоящая "Лейся, песня", как я считаю. Первая.

Н: Кто у вас из певцов был?

Ю: Там много кто был. Но основной всегда был Андрианов. В первой "Лейся, песня" мы пели втроем: Владик Андрианов, Валерка Селезнев и я на подпевке. Большую роль сыграл Боря Коршунов - вокалист прекрасный. Очень хороший мой дружок. Сам он из Краснодарского края.

Н: Юра, Вы как-то по телефону сказали, что песни Птичкина вы писали раньше, чем "Прощай" добрынинскую. А пластинка-то вышла позже.

Ю: Это был год 74-75-й. Самое начало нашей творческой деятельности, лейсяпесневкой. Но, по-моему, Птичкина мы раньше записали, чем "Прощай" добрынинскую. Кстати, мы приблизительно в это же время записали, самые первые, об этом никто не знает, "День победы" тухмановский. Ее тогда еще никто не исполнял. Вот бы фонограмму бы найти!

Михаил: А как в студии работа проходила? Тухманов, насколько я знаю, на самотек это дело не пускал. Сам принимал участие. Миньон с тухмановскими записями до сих пор фантастически слушается.

Ю: Я считаю, что это лучшая наша запись. Я расскажу, как это получилось. Про нас уже слава пошла по Москве. Приезжает к нам Давид Тухманов. Говорит, что у него есть задумка записать миньончик. Предложил нам попробовать самим сделать аранжировочки. Валера сделал. Но Валера сделал по-своему. Он мастер закручивать. Тухманову, честно говоря, это не понравилось, и он сделал аранжировки сам. Принес ноты, мы сыграли.

Н: Вы одни? Он ничего туда больше не подкладывал? Оркестры не привлекал?

Ю: Там кое-где есть на клавишах, в одной или двух вещах. У него тогда были очень хорошие клавиши. У нас такого еще не было, и он просто наложение сделал. А в основном все это мы. "Лейся, песня" живьем. Голоса все наши. Инструментал чисто наш. Мы сами обалдели, когда послушали, как мы записали! Какие мы молодцы! А спели-то как!

Н: Спели здорово! Там, по-моему, две песни Иванова, две Андрианова.

Ю: Да. Самая любимая вот эта: "Была прекрасная пора".

Н: А что было дальше?

Ю: Потом Селезнев, как это ни обидно, начал очень сильно заквашивать. Встал вопрос о смене руководства. Мы где-то в Краснодарском крае работали и должны были ехать на базу в Керемерово. Это было летом 1976 года. Короче, мы поехали, а Селезнев полетел в Москву. Мы прилетаем в Кемерово, и нас уже встречает Миша Шуфутинский.

Н: А Михаил Плоткин? Какова его роль?

Ю: Я забыл еще насчет Плоткина сказать. Плоткин, можно сказать, раскрутил "Лейся, песня". Миша мог во все дыры пролезть. Он фактически был техническим директором. Или как это назвать? Я не знаю. Он начал толкать нас на телевидение, на записи. А потом стал очень большие проценты требовать, и нам это дело не понравилось. В общем, мы разошлись. Миша ушел и сделал ансамбль "Надежда", а мы "Лейся, песня" так и остались. Он увел с собой Иванова Игоря и одного из барабанщиков. У нас же, когда пришел Заседателев, одно время было два барабанщика. Два барабанщика стучали, хотя, в принципе, это и не очень нужно было. Когда Миша ушел он одного забрал. Виктором его, по-моему, звали. Остался Володя Заседателев.

Н: Селезнев, уходя, тоже ведь увел от вас музыкантов?

Ю: Никого. Абсолютно. Ну, единственное, пожалуй, Кукушкина. А остальные все остались. Все! Когда ушел Селезнев, мы где-то около года работали с Шуфутинским первым составом. Потом начались трения с ребятами, скажем так, джазового уклона - трубачами и барабанщиком. Они всегда немного своей компанией держались и, в конце концов, ушли. Вот тогда мы нашли прекрасных ребят - двух ленинградцев. Это Витя Горбунов - трубач, и тромбонист Мешаев Толя. Великолепный дуэт! Они так играли! И был у нас еще Калмыков Вова. И вот собственно с этого началась вторая "Лейся, песня". Солистка - Маринка. Она из Кемерово.

Н: Андрианов говорил, что еще до Марины с вами чуть-чуть на записи Зарубина работала.

Ю: Работала. Но ее мама не отпустила с нами в поездку. Испугалась. Ей еще лет 16 было тогда. Может, чуть больше. Совсем еще молоденькая девчушка.

М: Шуфутинский непосредственно музыкой занимался?

Ю: Именно, непосредственно! Честно сказать, процентов 70 аранжировок делал он, а 30 - я.

Н: Юр, а Вы можете сейчас вспомнить кто какие аранжировки делал?

Ю: Попробую.

• Прощай - Селезнев.
• Люблю тебя - это чуть ли не на пару мы с ним сделали.
• Последнее письмо - это Селезнев, конечно.
• Ласточка - Это, по-моему, Сережка Березин делал аранжировку.
• Зурбаган - это моя аранжировка.
• Звездные командировки - это, по-моему, Селезнев.
• Песенка про сапожника;
• Не знаю, что и думать;
• Объяснить невозможно;
• Ты не забудешь обо мне - это Тухманов все делал.
• Стучит дождь - Селезнев.
• Ты других не лучше - это мы на пару делали.
• ХХ век - по-моему, моя аранжировка.
• Я вижу тебя - это тоже моя аранжировка.
• Вот увидишь - моя.
• Нам с тобою по пути - это тоже моя.
• Наше лето - это, по-моему, Шуфутинский.
• Где же ты была - Миша.
• Танго прощания - или Мигуля, или Миша сделали аранжировку.
• Андрей Петрович - это был у нас одно время клавишник, как его звали не помню, это он делал.
• Этот вечер, этот вечер - Миша делал.
• Никогда не пойму - тоже Миша, по-моему.
• Есть на севере хороший городок - моя аранжировка.
• Где же ты была - Мишина аранжировка.
• Троллейбус - моя аранжировка.
• Самая красивая - это Селезнев сделал аранжировку.
• Шире круг - это Мишина аранжировка.
• Белка в колесе - это Кретюк.
• Как мы любили - это Миша.
• Родная земля - Миша.
• Около дома - аранжировку сделал Юра Иванов.
• Не отвечай - это Кретюка вещь.
• Зеленые глаза - не помню этой вещи.

Н: Это Влад поет. "И твои глаза зеленые..."
Ю: А! "И твои глаза зеленые..." Это вещь из спектакля "Мелочи жизни". "Рыжая метелица" - это мы делали.
Н: Это уже кретюковские дела. Это без вас.
Ю: Как это без нас? Я эту аранжировку почти сделал! С Мишей мы сидели. Самая коронная вещь наша была! Одна из лучших. Стон стоял.
Н: Но на пластинке она записана точно без вас.

• "Обручальное кольцо".

Н: Это тоже не ваши дела.
Ю: Ну, как не наши?
Н: Это Расторгуев поет.
Ю: Да мы ее раньше записали! Еще до Расторгуева она сто лет у нас уже была!
Н: Она, может, и была где-то записана, но на пластинке она в исполнении Расторгуева.
Ю: А мы эту вещь давно сделали.
Н: на записи ее Расторгуев с Кипеловым поют. И Марина.

• Все не так - это Мишина аранжировка.
• Главные слова - это Миша.
• Зачем переживаешь - я тоже участие принимал.

Н: Когда мы делали для Вас подборку лейсяпесневских песен, то и сами все переслушали. Интересную вещь заметили - три состава, как три разных ансамбля.

Ю: Совершенно по-разному звучат.

Н: Здорово, конечно, звучал состав Селезнева.

Ю: Я считаю, что вот это настоящая "Лейся, песня" была. Мы тогда все в музыке жили, наплевать на все.

Н: При Шуфутинском, конечно, хитов много было.

Ю: Там пошла уже коммерция. Попс пошел, а мы делали музыку.

Н: Кабак.

Ю: О! Правильно! Кабак. Вот именно кабацкого звучания был ансамбль. А первый ансамбль "Лейся, песня" - это именно то, что хотели делать.

Н: Юр, поскольку с человеком уже не поговорить, умер, то расскажите Вы. Был у вас Хренов-Орлов. Кто это? Что он делал в ансамбле?

Ю: Рассказываю. Мне мои друзья в Лобне сказали, что есть парень, который здорово поет - Саша Воронов. Я послушал, действительно здорово. Он помоложе меня, ему лет 20 было. А Хренов - он был совсем еще молодой, ему лет 17-18 было. Я Воронова позвал на репетицию, и Хренов за нами увязался. А у него очень голос красивый - у Вовки Хренова. И я привез их обоих на репетицию. Добрынин был, Миша Шуфутинский. Я говорю: "Вот рекомендую. Мои земляки. Послушайте!" Послушали, послушали. Им Хренов даже больше понравился. Потом Добрынин говорит: "Ребята, давайте из Криденса споем!" И мы вчетвером или впятером на голоса разложили, и как дали! Там аж стены затряслись! Короче, Миша взял обоих.

Н: Они недолго проработали?

Ю: Воронов еще более или менее поработал, несколько месяцев где-то. Я точно не помню. А Хренов - одну поездочку.

Н: И в записях он нигде не прослеживается?

Ю: В концертах они пели, а на записях практически нет. Только "Реки России" Воронов спел.

Н: Это не Андрианов?

Ю: Там мы в принципе все поем, но в основном солировал Сашка Воронов.

Н: С музыкантами вашего периода иногда очень интересно поговорить, потому что народ считает, что в начале там немного Иванов пел, а потом все только Андрианов.

Ю: В принципе это правильно.

Н: В принципе правильно, но не совсем. Я была очень удивлена, когда Борис Платонов сказал, что "Никогда не пойму", он записал.

Ю: Да, это он записал. А как опять же Платонова нашли? Были мы в городе Новосибирске, пошли в кабак. Он тогда играл в кабаке в Новосибирске. Посидели, послушали. Действительно здорово поет парень. Я говорю: "Ребята, вот бы нам этого высокоголосистого парня взять!" Все согласились. Вот так с моей подачи так и получилось.

Н: Борис говорил, что две песни записывал в "Лейся, песне".

Ю: "Белку в колесе" тоже он записал.

Н: А Ефименко что пел?

Ю: "Есть на севере хороший городок" - это Вова Ефименко! В основном он там солирует. У него очень красивый голос. Он же чуть в "Песняры" не попал.

Н: Песня Тихона Хренникова.

Ю: Да. Во всяком случае, когда мы ее спели на конкурсе в 78-м году, Пугачева так хлопала, что чуть с балкона не слетела! И еще одну вещь мы сделали а капелла. "Ой, мороз, мороз". Ой, Наташ, ты бы послушала! Все инструменты бросили, 10 человек стоит, и как дали! Жаль, записи нет. Миша Шуфутинский - прекрасный аранжировщик. Он же закончил дирижерско-хоровой факультет ипполитовского училища. "Ой, да не вечер" мы тоже делали а капелла. А вот что на конкурсе пели, я не помню. Я помню, что мы пели "Городок" - это точно. Какую-то а капельную. И "Родная земля", по-моему. Три вещи.

Н: Для конкурса понятно. Песня Тихона Хренникова, народная и патриотическая. Все, как положено. Вот еще интересный момент по репертуару "Лейся, песня". Многие лейсяпесневцы любят говорить: "Мы никогда не пели патриотических песен, типа про БАМ, про комсомол и т.д." Но записей-то у меня достаточно!

Ю: Приходилось петь. Ту же самую Пахмутову - "Новая дорога" мы пели. И Туликова мы пели какую-то вещь. Были у нас такие вещи. Мы старались их не петь, скажем так. Все равно это нужно было.

Н: Правильно. Хочешь делать то, что ты хочешь, изволь хоть иногда спеть то, что нужно спеть. А Вы сами только на бэк-вокале были?

Ю: Да, я не солировал. Из меня певец, скажем прямо, никакой. Выше крыши не прыгнешь. Единственная моя сольная партия - это в сапожнике "ля-ля-ля-ля". С первого дубля записал!

Н: С Плановым мы выяснили. С Ефименко - тоже. А больше? Больше точно никто не солировал?

Ю: У нас был еще один солист. Я не помню, как его звали. Володя, кажется. Мы его звали Конфетка, потому что он постоянно какие-то конфеточки сосал. Вот он чего-то пел. Еще одного мы переманили из ансамбля Кости Шмидта. Владиком его звали, а фамилию, хоть убей, не помню. Боря Коршунов тоже пел, но это в самом начале, до Шуфутинского.

Н: Т.е. это не на записях?

Ю: На записях они практически не участвовали. В концертах пели. Записи делал в основном, Владик. Когда Иванов был еще, тогда - Иванов, Владик.

Н: А аппаратуру в "Лейся, песня" сами покупали или выдавала филармония?

Ю: По началу была филармоническая, потом прикупили кое-чего. У музыкантов Яака Йоалы купили бас, я на нем играл. А в последнее время мы просто в аренду брали.

Н: Т.е. своей аппаратуры у вас потом уже не было?

Ю: Она была кое-какая. Усилитель и инструменты были наши, а вокальную мы брали.

Н: Кемеровская филармония не очень баловала аппаратурой?

Ю: Можно сказать, что она, вообще, не баловала нас. А последнее время мы в Тульской филармонии работали. Все как получилось. В то время Юровский говорит: "Ребята, вы должны работать у меня. Не нужны вам все эти конкурсы". А мы как раз заявку на конкурс подали. И просто в наглую поехали в Сочи. Вот из-за чего весь сыр-бор разгорелся. То, что нам дали первое место в этом конкурсе, ничего абсолютно нам это не дало. Ну, только название за нами оставили.

Н: А когда Шуфутинский подал документы на выезд, ансамбль тогда не пострадал? Репрессий не было?

Ю: Ну, как сказать? Во-первых, нас и так никогда никуда не выпускали. Во-вторых, если бы не Кобзон Иосиф Давидович, нам бы никогда в жизни не дали первую всесоюзную премию. А вот Пахмутова, как ни странно, была больше всех против.

Н: То, что Кобзон за вас вступился - это правда?

Ю: Да. С Кобзоном у нас, вообще, были ближайшие отношения, теснейшие. Мы постоянно с ним вместе работали. Первое отделение - мы, второе - он.

Н: А с Йоалой когда работали?

Ю: Это при Шуфутинском. Просто мы как-то перехлестнулись. Не помню в каком-то городе, во Дворце спорта мы работали. И так получилось, что Яак Йоала приехал со своими ребятами.

Н: А у него свой ансамбль был?

Ю: Да. Гитара, клавишные, бас и барабаны. Ансамбль, скажем, средненький. Короче, когда они уехали, он с Мишей поговорил, предложил поработать вместе. А чего бы нет? С полгода мы вместе работали. Первое отделение работали мы, а второе отделение выходили и просто ему аккомпанировали.

Н: Вот чего забыла спросить! "Белая черемуха" с Анной Герман.

Ю: Танцевал с ней рядом. Она же ростом выше меня чуть-чуть.

Н: По-моему, не чуть-чуть :-)

Ю: Она Шуфутинскому говорит: "Миш, мне бы вот тут надо пройти, потанцевать с кем-то. С кем?" А я самый высокий был. Тогда еще худенький, стройненький, черноусый. И я с ней там на парочку. "Белая черемуха душистая..."

Н: Вот интересный момент. Я записала эту песню году в 1980-81. Записала с радио. И там было совершенно четкое объявление: "Анна Герман и ансамбль "Голубые гитары".

Ю: Это вранье. Но это могло быть связано с отъездом Шуфутинского. А, вообще, Добрынин у нас товарищ такой, который и нашим, и вашим. Всем свои песни подсовывал. Вот почему-то первенство исполнения "Все, что в жизни есть у меня" приписывается "Самоцветам". А ведь это же мы ее первыми записали! Наша аранжировка. Ну, почему об этом никто не знает-то?

Н: А потому что нет этой записи.

Ю: Первыми мы ее записали. Аранжировка наша! "Самоцветы" абсолютно в ноль все содрали, как мы ее пели. И получается, что они первые. Вот что обидно-то!

Н: Так записали бы! Оно бы было.

Ю: Так мы записали!

Н: А где запись?

Ю: А кто ж знает-то! В архивах, может быть. В ГДЗ где-нибудь валяется.

Н: Где ж ее теперь найти? А она что? Не спрошла худсовет? Или что? Почему песня-то пропала?

Ю: Ой, Наташ, да разве ж я теперь вспомню!

Н: Песня-то до сих пор супер-хит.

Ю: У нас она на восторг проходила!

Н: Аранжировка "Самоцветов" всем известна. И аранжировка эта за Виталием Кретюком числится. Беликов себя первым исполнителем называет.

Ю: А, по-моему, это Шуфутинский аранжировочку сделал.

Н: Шуфутинский не потянул бы такую аранжировочку, при всем моем уважении к Шуфутинскому. Там аранжировка не кабацкая. Если бы это еще сделал Селезнев, я бы поверила.

Ю: А вот "Реки России" - тебе не нравится эта песня?

Н: Не нравится. Честно скажу, не нравится.

Ю: Не нравится - это другой разговор. А аранжировка Шуфутинского. Очень красивая, хорошая аранжировка.

Н: На мой взгляд, это достаточно нудная вещь получилась.

Ю: Это другой разговор. Мы тогда к джаз-року тяготели. Мы, вообще хотели начинать в таком плане, как ансамбль "Чикаго". Был в свое время такой ансамбль. Он до сих пор прекрасно выступает. Мы же тогда им просто бредили, с Селезневым. Самый наш любимый ансамбль был. Мы под него и косили. Семь человек у нас было также. Тоже такие же инструменты.

Н: Юра, а почему Вы, и не только Вы, тогда убежали, в 80-м году?

Ю: Ну, как объяснить? Это довольно неприятная история получилась. Ну, это вроде как два лагеря. Нас просто наглым образом вытурили. Мы, четыре-пять человек, написали заявления об уходе, и вроде как сами хотели что-то сделать. В результате потом все назад возвратились, а я плюнул и пошел.

Н: Ну, возвратились-то мало.

Ю: Все возвратились. И Владик возвратился, и Калмыков возвратился, и Горбунов возвратился.

Н: Это ж не надолго.

Ю: Надолго - не надолго. Но тем не менее!

Н: Это какие-то мелкие внутренние разногласия или принципиальное несогласие работать с Виталием?

Ю: И то, и другое. Но в основном, второе.

Н: А чем вам так Виталий не нравился?

Ю: Я против Кретюка ничего не хочу сказать плохого. Великолепный музыкант, аранжировщик хороший, нормальный мужик, но все бывает в жизни. Он вроде бы и мягкий человек, и в то же время какой-то тяжеловатый. Какие-то сразу натянутые отношения создались. Сейчас уже трудно все это вспомнить, все это обрисовать. Не то, чтобы Виталик мне не нравился, но мне другим хотелось заниматься, другую музыку играть. Добрынин нас закидал своими хитами. Просто засилье какое-то было. Мы кроме него практически ничего не пели. Вот у вас абсолютно верно написано. Меня это тоже всегда бесило. "Говоря о репертуаре артистов, нельзя не подивиться однообразию тематики и манеры исполнения. От такого ансамбля молодежь ждала концерта более глубокого содержания". Интереснее хотелось играть. Одни вздохи, ахи, бум-бум. И все. Обидно было, конечно. Всю жизнь отдал. Вернее, всю молодость. Восемь лет мы там работали. Я имею ввиду не "Лейся, песня", а все ансамбли, в которых мы вместе работали.

Н: Понятно. Значит, ситуацию можно описать двумя словами - молодые, глупые были.

Ю: Скорее всего так. Ты права. Я, конечно, очень долго переживал, где-то с полгода. Ну, жизнь моя вся там! Лучшие годы посвятил!

Н: С "Лейся, песня" понятно. В 80-м году Вы увольняетесь. И куда?

Ю: Месяца три я ничего не делал, потом раздался телефонный звонок. Звонил некий Эдигаров Эдик, который работал в Москонцерте с Роксаной Бабаян. Он был саксофонист и музыкальный руководитель. Предложил мне поработать звукооператором. Я все равно без дела сижу. Приехал. Когда узнали, что я басист, предложили сыграть. В результате взяли басистом. И вот я там года три или четыре работал. Должны были на Кубу поехать, но перед самым отъездом Эдигаров начал какую-то чехарду устраивать в ансамбле. Менять трубачей, барабанщиков. А меня в то время звали в театр киноактера. Я там подрабатывал. И, в общем, я ушел оттуда. Чего-то мне надоело все, все эти поездки.

Н: У Бабаян надоело? Захаров. Бабаян-то ушла уже. Мы тогда уже с Анциферовой работали.

Н: И куда?

Ю: У себя в Лобне сделали ансамбль, довольно неплохой, работали в ресторанчике. Заодно работал художником-оформителем на фабрике.

Н: Вы еще и рисуете?

Ю: Я много чего имею. Я и инструменты делаю, и стихи пишу. Года четыре мы в этом ансамбле проиграли. Я и на фабрике поработал. И параллельно мне всегда очень нравилось самому инструменты делать. И вот устроился на фирму, которая музыкальные инструменты делала. 10 лет там проработал.

У меня есть один американский журнальчик. Там на развороте гитара, которую я собственными руками сделал. Статья там про нас есть, фотографии - все, как положено. Потом, когда у нас тоннами стали завозить корейские и китайские гитары, это уже в принципе никому стало не нужно. Сейчас у меня есть свой ансамбль. Сначала собрались просто так - для себя поиграть. А потом решили, что этим можно еще и зарабатывать. Играем в клубах, в ресторанах, на корпоративных вечеринках.

М: Интересно, что музыканты для себя играют?

Ю: И рок-н-ролл, и Дип Перпл, и кантри, и рок, и джаз. Все! Мы - музыканты довольно универсальные. Без дураков! Здорово играем!

Н: Юра, а вот если бы так получилось, что ансамбль в то время, в 70-е, набирали бы Вы лично. Кого бы Вы набрали к себе в ансамбль? И что бы играли?

Ю: Барабанщика я бы, конечно, взял Юрку Кистенева, первого, с кем я играл, который в "Моральном кодексе" потом был. Супер-барабанщик! Трубачи, конечно, у нас и первый состав был прекрасный, и второй. Там шило на мыло менять нет смысла. Лучше не соберешь! Скорее всего я даже басиста нашел бы другого.

Н: А кого бы взяли басистом.

Ю: Ну, того же Куликова Толю. Очень хороший басист.

Н: А клавиши?

Ю: Клавиши. У нас был Миша Шуфутинский. Он неплохой клавишник. Кого бы я взял на клавиши, я могу сказать. Давида Тухманова! Вот это да! Ну и разумеется Коля Левиновский. Для меня по тем временам это было супер! Это ансамбль "Аллегро". Брат Сережки Левиновского. Он потом в Америку уехал, и там ансамбль сделал. Всех ребят своих увез туда.

Н: А он на чем играл?

Ю: Пианист. Это настоящий джаз. Там все достойные ребята.

Н: А вокалистами кого к себе бы взяли?

Ю: Ну, не знаю. Владик Андрианов прекрасный вокалист был.

М: А Яак Йоала?

Ю: Да-да. Йоала прекрасный певец был. Ничего не скажешь! А, вообще, вот сейчас кого бы я набрал - это наш состав, лобненский! С лучшими музыкантами я еще не играл! Мне бы очень хотелось, чтобы мои бывшие друзья послушали, какой у нас ансамбль. Узнали бы, что я не пропал. Жив-здоров! Прекрасно себя чувствую. Я считаю, что жизнь у меня не зря проходит. Все, что я хотел, я сделал. У меня прекрасная семья, прекрасный внук, прекрасная дочь. Скоро будет второй внук или внучка. Мы с женой живем в своем домике. Прекрасный участок у нас.

Н: Редиска, морковка?

Ю: Нет, только цветы и альпийские горки. Ну, немножко сажаем огурчики.